|
|
"Вся наша жизнь это колебания маятника от бедствия к скуке"
Артур Шопенгауэр
|
    

Из мемуаров Мэри Дести
подруги Айседоры Дункан Париж, 1923

Сначала воспоминания людей,
близко знавших великого русского поэта
Лев Троцкий:
"
Есенин нередко кичился резким жестом, грубым словом. Но надо всем этим трепетала совсем особая нежность, неограниченной, незащищенной души.
Полунапускной грубостью Есенин прикрывался от сурового времени, в какое родился…
Прикрывался маской озорства, и отдавая этой маске внутреннюю, значит, не
случайную дань, Есенин всегда, видимо, чувствовал себя не от мира сего"
|
Маше Бальзамовой, 1912:
“Я стараюсь всячески забыться, надеваю на себя маску
веселия, но ели-ели заметно. Хотя никто, я думаю, не догадывается о моей
тоске”.
|
Писатель Борис Полевой:
“Трудно даже установить какое количество литературных
сутенеров жило и пьянствовало за счет имени и кармана Есенина, таская
несчастного, обезволенного поэта по всем кабакам, волоча в грязи его имя и казня
его самыми гнусными моральными пытками”.
|
Поэт Юрий Лебединский:
"Он двойствен, расколот, дисгармоничен, подвержен глубоко
различным настроениям, часто совсем противоположным. Прочного, твердого ядра у
него нет. Хулиганство у поэта сопрягается со смиренностью, с беззлобностью,
тоска по родному краю — с тягой к городу, религиозность — с тем, что называют
святотатством, тонкий, чарующий, интимный лиризм — с подчеркнутой грубостью
образов, животность — с мистикой"
|
Марии Бальзамовой, 1913:
"Ничего в жизни нет святого, один сплошной и сгущенный
хаос разврата. Все люди живут ради чувственных наслаждений. Люди нашли идеалом
красоту — и нагло стоят перед оголенной женщиной, и щупают ее жирное тело, и
разражаются похотью. И эта-то, — игра чувств, чувств постыдных, мерзких и
гадких, — названо у них любовью. Вот что ждут люди с трепетным замиранием
сердца. “Наслаждения, наслаждения!” — кричит их бесстыдный, зараженный одуряющим
запахом тела, в бессмысленном и слепом заблуждении, дух. Люди все — эгоисты. Все
и каждый только любит себя и желает, чтобы все перед ним преклонялось и
доставляло ему то животное чувство, — наслаждение.
Я не могу так жить, рассудок мой туманится, мозг мой
горит и мысли путаются, разбиваясь об острые скалы жизни, как чистые,
хрустальные волны моря.
Я не могу придумать, что со мной, но если так
продолжится еще, — я убью себя, брошусь из своего окна и разобьюсь вдребезги об
эту мертвую, пеструю и холодную мостовую”.
.
|
Н.В. Толстая-Кандиевская (жена писателя Алексея
Толстого):
"Однажды ночью к нам ворвался Кусиков, попросил взаймы сто
марок и сообщил, что Есенин сбежал от Айседоры.
- Окопались в пансиончике на Уландштрассе, - сказал он
весело, — Айседора не найдет. Тишина, уют. Выпиваем, стихи пишем. Вы, смотрите,
не выдавайте нас. Но Айседора села в машину и объехала за три дня все
пансионы Шарлоттенбурга и Курфюрстендама. На четвертую ночь она ворвалась, как
амазонка, с хлыстом в руке в тихий семейный пансион на Уландштрассе. Все спали.
Один Есенин, в пижаме, сидя за бутылкой пива в столовой, играл с Кусиковым в
шашки.
Увидя Айседору, Есенин молча попятился и скрылся в темном
коридоре. Кусиков побежал будить хозяйку, а в столовой начался погром. Айседора
носилась по комнате в красном хитоне, как демон разрушения. Распахнув буфет, она
вывалила на пол все, что было в нем. От ударов ее хлыста летели вазочки с
кронштейнов, рушились полки с сервизами. Сорвались деревянные утки со стен,
закачались, зазвенели хрустали на люстре. Айседора бушевала до тех пор, пока
бить стало нечего. Тогда, перешагнув через груды горшков и осколков, она прошла
в коридор и за гардеробом нашла Есенина.
— Quittez cette bordele immediatement (Покиньте немедленно
этот публичный дом и следуйте за мной. — фр.), — сказала она ему спокойно, — et
suivez moi.
Есенин надел цилиндр, накинул пальто поверх пижамы и молча
пошел за ней. Кусиков остался в залог и для подписания пансионного счета.
Этот счет, присланный через два дня в отель Айседоре,
был страшен”..
|

Мэри Дести
подруга Дункан, Париж, 1923
.
"Наконец обед подали. Какой же он был веселый
и радостный! Сергей читал свои стихи и действительно был похож на молодого бога
с Олимпа. Он ни секунды не сидел на месте, часто убегал куда-то, в экстазе
бросался на колени перед Айседорой и, как усталый ребенок, клал свою кудрявую
голову на ее колени.
— О, как я счастлива, Мэри! - говорила Айседора, -
Посмотри, как он прекрасен! Через каждые несколько минут Сергей убегал то за
сигаретами, то за спичками, и я заметила, что с каждым возвращением он бледнел
все сильнее, а Айседора нервничала все больше.
— Мэри, теперь я могу сказать
тебе правду, - сказала Айседора. - Сергей немножко эксцентричен, и чем дольше он
отсутствует, тем эксцентричнее становится. Если он вскоре не появится, то нам
лучше уйти в другое место в отеле, где он нас не сможет найти. Когда он пьет, то
совсем теряет рассудок и считает меня своим самым большим врагом. Я не против
того, чтобы он пил. Иногда я удивляюсь, почему все не пьют, живя в этом ужасном
мире. По мне, пусть он переломает все в городе, если это доставляет ему
удовольствие, но я не хочу, чтобы сломали меня.
— Ну почему, почему ты
терпишь это? — спросила я.
— Мэри, родная, не могу объяснить. Это
заняло бы слишком много времени. Но и потому, что в этом есть что-то, что мне
нравится, где-то глубоко, глубоко в душе. Я тебе позже обо всем расскажу. Если
Сергей не вернется к двенадцати, боюсь, Мэри, нам действительно придется
спрятаться.
— Айседора! — сказала я решительно. — Или едем ко мне,
или разразится страшный скандал: если он попытается ударить или оскорбить тебя,
я за себя не отвечаю. Я бы не вынесла такого. Поедем немедленно!
— О
Мэри, так будет хуже. Я не перенесу, если с его золотой головы упадет хоть один
волосок.
Не успела она это сказать, как из холла раздался невероятный
шум, будто туда въехал отряд казаков на лошадях. Айседора вскочила. Я схватила
ее за руку, затащила к себе в комнату и заперла дверь на ключ. А когда Сергей
начал колотить в дверь, я потащила Айседору в холл, и мы помчались вниз по
лестнице. Приехав ко мне домой, Айседора позвонила в отель и услышала от
служанки, что в номер Айседоры вломились шестеро полицейских и забрали месье
Есенина в полицию, после того как он пригрозил убить их и переломал в комнате
всю мебель, высадил туалетный столик и кушетку в окно. Он пытался выломать
дверь, избил портье отеля, который пытался его утихомирить.
Мы вернулись
в отель в четыре утра почти мертвые.
Отель был взбудоражен. Рассказывали,
что несколько постояльцев выбежали в ночном белье, думая что снова началась
война и что отель бомбят. В номере Айседоры жить было нельзя: кровати сломаны,
пружины валялись на полу, простыни порваны в клочья, зеркала и стекла разбиты на
мелкие осколки — действительно, было похоже, что в дом попала бомба"
Придя в номер, Айседора глотнула бренди и спросила, что же делать. Но тут же
решительно заявила, что никогда не позволит засадить Сергея в сумасшедший дом,
даже под страхом быть им убитой.
Открыв гардероб, мы увидели портфель
Есенина. Я сказала, что там могут быть деньги, но она ответила, что этого не
может быть, потому что у него их нет. К ее изумлению, портфель был полон
американских денег — мелкими купюрами и даже серебром, всего около двух тысяч
долларов.
— Господи, Мэри, неужели я вскормила змею на своей груди? Нет,
не верю, бедный Сережа. Я уверена, что он и сам не знал, что делал. У него
никогда не было много денег, и при виде того, что я щедро трачу их, его
крестьянская натура взяла в нем верх, и он бессознательно решил часть их
сохранить. Скорее всего для тех, кому они нужны на его родине. Подумать только,
у него были деньги, а меня с ума сводил портной, угрожавший арестом, если я не
оплачу счет за два костюма Сергея. Я позвала управляющего. Мы оплатили
нанесенный ущерб и уехали из отеля, забрав с собой багаж Айседоры. Чемоданы
Сергея мы оставили, увидев в них не только десятки костюмов, рубашек и пар
белья, но и половину туалетов Айседоры, которые, как она думала, где-то
потеряла.
|

Какой вечер! Айседора пригласила пойти с ней нескольких
художников. Когда обед приближался к концу и похоже было, что хоть на этот раз
все обойдется, к столу подошел профессиональный танцор и стал упрашивать
Айседору протанцевать с ним танго.
Взгляд у Сергея стал дичать, и Айседора, надеясь, что Есенин
последует за ней, попросила меня подняться с ней наверх, приглашая и других,
когда захотят, выпить кофе. Но Сергей не пошел за ней. Выходя из зала, Айседора
сказала метрдотелю, чтобы ее мужу не подавали больше спиртного, так как он очень
нервный человек, а если начнет себя вести несколько странно, то пусть его
деликатно отведут в номер.
Примерно полчаса спустя раздался оглушительный шум — это
несколько портье пытались деликатно отвести Сергея наверх. С треском открыв
дверь в номер, он закричал:
— Шампанского, шампанского!
Айседора распорядилась:
— Дайте ему столько шампанского, сколько захочет, может, это
его успокоит.
И начался ужасный скандал. Сергей оскорблял ее за танец, а
она, никогда спокойно не переносившая оскорблений, бросала ему ругательства. Все
это звучало на их обычном очень живописном жаргоне. Наконец Сергей, взяв шляпу и
пальто, ушел, заняв у швейцара денег.
Но вскоре снова раздался такой шум, будто шла осада
Парижа. Сергей вернулся за деньгами, но Айседора предупредила швейцара, чтобы
тот больше не давал ему денег. И тогда Сергей переломал все, что ему попалось
под руку в его комнате, изорвал все туалеты Айседоры, висевшие в гардеробе, и
разбросал лоскутья по всему номеру. Потом попытался выломать дверь в комнату,
где находились Айседора.
Айседора позвонила вниз и попросила прислать двух
крепких молодцов, объясняя, что кто-то пытается вломиться в нашу дверь. Ей
ответили, что таких портье у них нет, но если молодой человек сейчас же сам не
спустится или не ляжет спать, то они найдут способ его успокоить. Айседора через
дверь объяснила это Сергею, и он, со всей силы пнув дверь, в ярости ушел.
Айседора пришла в страшное волнение от страха: ведь
Сергею могут причинить боль или обидеть. Она оделась, заявив, что пойдет искать
Сергея, иначе сойдет с ума.
Было три часа ночи, когда Айседора и я вышли из отеля.
Все заведения были уже закрыты, и мы пошли на рынок, где все кутилы собирались
по утрам завтракать. Айседора заказала самый дорогой коньяк, “Наполеон”, и
угощала им, как будто это была вода, танцовщиц из “Пер Транквиля” — знаменитого
трактира, где подавали ранний завтрак.
Рынок, горел золотом цветов, фруктов и овощей, но
Айседора ничего не замечала. Домой она вернулась в полубессознательном
состоянии. Сергей спал на подушке за диваном в салоне. Оказывается, он
отправился без денег в русский ночной ресторан, оскорбил хозяев, но нынешние
русские рестораторы, бывшие генералы царской армии, знали, как обращаться с
таким русским: отобрали у него часы и пальто, а после выкинули на улицу.
Айседора рухнула в постель полумертвая, а рано утром
управляющий объявил, что она должна немедленно выехать и что в противном случае
ее вынесут через специальный черный ход, откуда выносят больных и мертвых.
Айседоре было плохо, её глаза остекленели, она ничего
не видела и не понимала. Сергей проявил большую нежность и заботливость и очень
боялся, что за ним придет полиция.
. |
Есенину снова приказали в двадцать четыре часа
покинуть Францию. Поэтому к семи вечера он упаковал свои вещи и выехал в Берлин
дожидаться там Айседору. Она обещала последовать за ним через три дня.
По дороге домой Айседора сказала:
— Слава богу, это кончилось.
Впервые за много дней она спокойно спала ночь.
На следующий день все пошли на ланч в студию Реймонда. Вдруг
Айседора воскликнула:
— Нервы мои, должно быть, в жутком состоянии. Мне чудится, я
слышу голос Сергея!
Но, увы! Это был сам Сергей. Бросившись перед Айседорой на
колени, он сказал, что не может жить без своей обожаемой жены и только с ней
поедет в Россию или куда она захочет. И никогда с ней не расстанется.
Это так понравилось Айседоре, что на следующий день она
выехала с ним в Берлин.
Когда я приехала в Берлин, Айседора и Есенин уже растратили
почти все имевшиеся у них деньги, кроме чеков “Америкен экспресс”, вырученный
Айседорой за свой дом в Париже.
Я положила привезенные четыре тысячи франков в маленький
мешочек и заставила Айседору обещать не показывать их Есенину.
Впоследствии она рассказывала мне, что эти скудные франки
спасли ей жизнь, когда Есенин бросил ее одну в России, после того как Айседора
потратила чеки “Америкен экспресс” на свою балетную школу.
|
    
|